В среду утром на огромном катке в парке малолюдно, просторно и оттого как-то особенно нарядно. Зеркало только что залитого льда стрижами рассекают подтянутые и пижонистые мужчины интересного возраста, плавные улыбчивые женщины как толстенькие и уютные утки смягчают резкость их виражей, влюбленная парочка, похожая на самодовольных снегирей каждые пять метров делает селфи или целуется, с десяток дошколят в разноцветных шлемах набекрень катаются на всем, кроме коньков, отчего похожи на стайку взъерошенных воробьев, купающихся в пыли…
Он же не катился, а ковылял по льду, похожий на голубя со сломанным крылом. Там, где остальные, даже неумелые, фигуристы делали круг, он едва ли проходил на коньках десять или пятнадцать метров. Высокий, статный, с красивыми профилем зрелого мужчины - думаю, он притягивал девичьи взгляды на катках уже лет семьдесят. Сегодня - острым диссонансом между стремительностью белого льда и мелкой дрожью его рук, высоким ростом и странной, почти комичной, сгорбленностью. Судя по возрасту, Паркинсон. Хотя я в этом не очень разбираюсь и могу ошибаться.
Сочетание человеческой уязвимости, одиночества и мужества всегда трогают меня. Думаю, основной мотив здесь - одиночество в уязвимости. И мужество - как даже не следствие, а природа этого сочетания. В детстве, в старости, в болезни… Как последние пронзительные аккорды в музыкальной теме из Профессионала.
Я наблюдала за этим красивым пожилым мужчиной то с другой стороны катка, то проезжая так близко от него, что могла увидеть как весело пляшут руки в дорогих перчатках. Он был очень состредоточен. Ноги его слушались чуть больше, чем руки, но видно было, что и ногами он управляет с большим трудом. Все его внимание было прямо перед носками его хоккейных ботинок, тоже дорогих. Это было такое специальное, не тяжелое, но трудное внимание. Внимание как труд. Он двигался очень упорно. Коньки не скользили, он не мог отталкиваться, это было бы слишком сложно. Но он мог идти на коньках, почти не поднимая ног, и он шел.
Мне подумалось, я увидела это в его спортивной одежде, в его сосредоточенности и какого-то особого рода уверенности, в том, что до этого я встретила его на дорожке парка, где он тоже очень целеустремленно и медленно куда-то шел, что это его практика, его решение не сдаваться и делать все возможное для того, чтобы замедлить разрушение связей между телом и мозгом. Это его Решение.
В какой-то момент я увидела, что он пытается вытащить тяжелого пластикового пингвина, которыми пользуются на льду дети, не умеющие кататься.
- Вам помочь? - спросила я. Он слегка повернул голову - это тоже было непросто и еле заметно кивнул. Как в замедленной съемке, еще подъезжая к нему, я увидела, что одной рукой он может управлять лучше другой и этой, более живой рукой, он смог ухватить ручку пингвина. А вторая рука никак не хотела смыкаться на черном пластике.
- Давайте вместе, - годы материнства в последний момент изменили мою траекторию с прямолинейного медсестринского «просто сделать это за него» на «давай сделаем это вместе». Какими-то волосками на щеке я ухватила как тонко и сильно изменилась атмосфера этой нашей короткой встречи после этих слов. Мне показалось, что он обрадовался и одновременно облегченно и благодарно выдохнул и мы вместе вытащили пингвина на лед.
С пингвином он сделал еще два круга, когда время катания почти подошло к концу. Какая-то пара помогла ему выйти с катка. Я докатала свои пятнадцать минут, думая о горечи и радости бытия человеком и одновременно пытаясь научиться тормозить плугом, а не об бортик.
К тому времени, как я вышла с катка и забрала свои вещи в гардеробе, он успел снять один конек. Место рядом было свободно и я села. Переобувавшись, я все думала, насколько это корректно (проклятая корректность!) - сказать то, что я хотела сказать почти целый час.
- Я хотела Вам сказать, - все-таки наклонилась я к нему, говоря громче, чем обычно и слегка сомневаясь в том, необходимо ли это. - Я хотела вам сказать, что Вы большой молодец!
Блин, я даже детям своим не говорю «молодец». Ведь это, ну вы понимаете, не педагогично. Я говорю «вау, как интересная композиция» или «расскажешь, как это у тебя получилось?». Но кажется, это было бы довольно глупо, сказать этому красивому мужчине «расскажешь, как это у тебя получилось?» или «я горжусь тобой!» Хотя «молодец» вряд ли было намного лучше.
Тут он поднял на меня глаза, почти не поворачивая головы и очень медленно, как бы раздумывая, стоит ли на меня вообще реагировать. От этого взгляд его, получившись почти исподлобья, должен был быть угрюмым, но он оказался неожиданно ясным. Ясным, прямым и радостным, как у ребенка. И немного смущенным.
- Спасибо, - скорее догадалась, чем услышала я.
- Да, да - я горячо и почти отчаянно покивала ему, как будто бы спорила с кем-то. Мне хотелось сказать ему что-то еще или просто поговорить или посидеть с ним, но я не очень хороша в таких спонтанных вещах, и потом я бы хотела быть уверена, что делаю это не из жалости и не из позиции сверху, но за пару секунд бывает трудно обнаружить или выстроить внутри этот тонкий баланс. Поэтому я молча сгребла со скамейки свои перчатки и шапку и пошла к выходу.
- Удачи, - услышала я вслед тихий шелест.
- И вам тоже, - обернулась я. - И вам удачи.